— Что, Лео? Ты правильно прочел? Перешли Рейн? Может, ты перепутал что-нибудь? Может, это какая-нибудь французская река?
— Нет. «Рейн…» «у Ремагена…» «американцы…»
— Не болтай ерунду! Читай правильно! Лео, ради Бога, читай правильно!
— Все верно, — подтвердил Лебенталь. — Здесь так написано. Теперь я вижу.
— Перешли Рейн? Как же так? Тогда выходит, что они уже в Германии! Ну давай, читай дальше, Лео! Читай! Читай!
Они вдруг загалдели все разом. 509-й не чувствовал, как трескались его губы.
— Перешли Рейн? Но как? На самолетах? На лодках? Как? Спустились на парашютах, что ли? Читай, Лео!
— «Мост…» — разобрал еще одно слово Лебенталь. — «Им… удалось… завладеть мостом… Мост… находится… под обстрелом… немецких тяжелых орудий…»
— Мост? — не поверил Бергер.
— Да. Мост под Ремагеном…
— Мост… — повторил 509-й. — Мост через Рейн? Значит, армия… Читай дальше, Лео! Там, наверное, еще что-нибудь написано!
— Остальное — мелким шрифтом. Я ничего не могу разобрать.
— Неужели ни у кого нет спичек? — с отчаянием спросил Бергер.
— Держи, — отозвался кто-то из темноты, — здесь еще две штуки.
— Лео, иди сюда!
Они сгрудились у двери.
— Сахар! — скулил Аммерс. — Я знаю, у вас есть сахар. Я слышал. Отдайте мне мою долю.
— Бергер, дай ты этому кретину кусок сахара! — не выдержал 509-й.
— Нет. — Бергер искал, обо что бы зажечь спичку. — Завесьте окна одеялами и куртками! Лео, давай сюда, в угол, под одеяло! Готов?
Он зажег спичку. Лебенталь начал быстро читать, из всех сил стараясь успеть. Это была обычная сводка, в которой, как всегда, все выглядело вполне безобидно: мост не имеет военного значения, американцы подверглись уничтожающему обстрелу и оказались отрезанными от основных частей; виновных в том, что мост не был взорван, ждет военный трибунал…
Спичка погасла.
— «Мост не был взорван», — повторил 509-й. — Вы понимаете, что это означает?
— Их застигли врасплох.
— Это означает, что оборона Западного вала прорвана, — осторожно, словно не веря, что все это происходит с ним наяву, произнес Бергер. — Оборона Западного вала прорвана! Они прорвались!
— Это не парашютный десант, а ударные части. Парашютистов сразу сбросили бы за Рейном.
— Боже мой! А мы ничего не знали! Думали, что немцы все еще во Франции!
— Лео, читай еще раз! — потребовал 509-й. — Мы должны быть уверены. За какое число газета? Дата есть?
Бергер зажег вторую спичку.
— Гасите свет! — крикнул кто-то.
Лебенталь уже читал.
— За какое число? — прервал его 509-й.
Лебенталь отыскал глазами дату:
— Одиннадцатое марта 1945 года.
— Одиннадцатое марта… А сегодня какое?
Никто толком не знал, был ли сейчас конец марта или уже начался апрель. В Малом лагере они разучились считать. Но они знали, что одиннадцатое марта уже прошло.
— Дай-ка посмотреть, быстрее! — попросил 509-й.
Не обращая внимания на боль, он ползком пробрался в угол, где, накрытый одеялом, сидел Лебенталь. Тот подвинулся, освобождая ему место. 509-й впился глазами в обрывок газеты; крохотный огонек догорающей спички освещал только заголовок.
— Бергер, прикури сигарету, быстро!
— Зачем ты приполз сюда? — укоризненно произнес Бергер и сунул ему в рот прикуренную сигарету.
Спичка погасла.
— Лео, отдай мне эту бумажку, — попросил 509-й.
Лебенталь молча протянул ему обрывок газеты. 509-й сложил его в несколько раз и сунул под рубаху. Теперь он чувствовал его своей кожей. Только после этого он сделал затяжку и протянул сигарету следующему:
— Держи. Передай дальше.
— Кто там курит? — спросил тот, который дал спички.
— Вам тоже перепадет. Каждому по затяжке.
— Я не хочу курить, — скулил Аммерс. — Я хочу сахару.
509-й полез обратно на нары. Бергер и Лебенталь помогли ему.
— Бергер, — прошептал он уже сверху. — Теперь ты поверил?
— Да.
— Мы выберемся отсюда! Мы должны…
— Завтра поговорим, — сказал Бергер. — Спи.
509-й откинулся назад. У него кружилась голова. Он решил, что это от сигареты. Маленький красный светлячок тем временем кочевал по бараку, все больше отдаляясь от закутка ветеранов.
— Вот, попейте еще сладкой воды, — сказал Бергер.
509-й сделал несколько глотков.
— Остальной сахар припрячьте. Не растворяйте его в воде. Мы можем обменять его на еду. Настоящая еда важнее.
— У них есть еще сигареты! — проскрипел вдруг чей-то голос. — Эй вы, гоните остальные сигареты!
— Больше нет, — откликнулся Бергер.
— А я говорю — есть! Давайте все сюда!
— То, что сейчас принесли, — это для двоих, которые вернулись из бункера.
— Ерунда! Это для всех. А ну выкладывай!
— Смотри в оба, Бергер, — прошептал 509-й. — Возьми на всякий случай дубинку. Мы должны обменять сигареты на еду. Лео, ты тоже будь начеку!
— Хорошо, не беспокойся.
Ветераны сбились в кучку. В темноте послышались топот, грохот падения, ругань, удары и крики. Лежавшие на нарах тоже вдруг все разом загалдели и устроили свалку.
Бергер выждал с минуту и крикнул:
— СС!
Словно стая перепуганных крыс, все бросились по своим местам, со стонами и проклятиями, давясь и толкаясь. Не прошло и полминуты, как все стихло.
— Не надо было вообще начинать курить, — сказал Лебенталь.
— Это точно. Сигареты спрятали?
— Давно.
— Надо было, конечно, и первую приберечь. Но когда слышишь такие новости — тут уж…
509-й почувствовал вдруг страшную усталость.
— Бухер, — произнес он через силу. — Ты тоже все слышал?
— Да.
Головокружение усиливалось. «Через Рейн…» — подумал 509-й и ощутил в легких дым от сигареты. Это уже было с ним недавно, он что-то смутно припоминал. Но когда? Где? Дым медленно въедался в стенки легких, мучительно и неотвратимо. Нойбауер. Да, это был дым его сигары, когда он лежал на мокром полу. Казалось, с той минуты прошла уже целая вечность; страх шевельнулся было вновь, где-то глубоко, но тут же исчез, и вместо дыма сигареты появился другой дым — дым с Рейна, и вдруг ему почудилось, будто он лежит на лугу, а вокруг клубится туман, и луг все накреняется и накреняется, и наконец он мягко — и в первый раз без страха — соскользнул во тьму.
Глава восьмая
Уборная была битком набита скелетами. Снаружи, из длинной очереди, выстроившейся перед дверью, им кричали, чтобы они поторапливались. Многие валялись на земле, корчась от боли. Другие, со страхом озираясь по сторонам, пристраивались у стены и опорожнялись, не в силах больше терпеть. Один скелет стоял, как аист, на одной ноге, опершись рукой о стену барака; раскрыв рот, он не мигая смотрел куда-то вдаль. Он постоял так некоторое время и рухнул замертво. Такое случалось нередко: скелеты, которые еще минуту назад не в состоянии были даже ползти, вдруг тяжело поднимались во весь рост, неподвижно стояли какое-то время, уставившись пустыми глазами вдаль, и падали замертво — словно их последним желанием перед смертью было подняться с земли и выпрямиться, еще раз хоть на миг уподобиться человеку.
Лебенталь осторожно переступил через мертвого скелета и направился к двери. Стоявшие в очереди разом возмущенно загоготали, как потревоженные гуси. Они решили, что он хочет нахально пролезть вперед. Кто-то вцепился в его одежду, по спине и по голове его застучал град костлявых, невесомых кулаков. Но никто из них не решался оставить свое место в очереди: обратно его бы уже не пустили. И все же скелетам удалось свалить Лебенталя наземь, и они принялись пинать его ногами. Причинить вреда они ему не могли, у них совершенно не было сил.
Лебенталь встал на ноги. Он не собирался никого обманывать. Он искал Бетке из транспортной команды. Ему сказали, что тот направился сюда. Он подождал еще немного у выхода, стараясь держаться подальше от обозленной очереди. Бетке был его клиентом. Через него он собирался сбыть коронку Ломана.
Бетке не появлялся. Лебенталь недоумевал, зачем тому понадобилось тащиться в эту вонючую уборную. Правда, здесь тоже шла торговля, но у такого туза, как Бетке, конечно, были возможности поинтереснее.
Так и не дождавшись его, Лебенталь отправился в умывальник, располагавшийся напротив, в соседнем бараке. Барак этот примыкал своим единственным крылом к уборной. Умывальник представлял собой несколько длинных цементных желобов, над которыми протянулись железные трубы со множеством маленьких отверстий. Эти цементные корыта облепили со всех сторон, словно мухи, десятки заключенных. Большинство — чтобы напиться или набрать воды и жестяную консервную банку и отнести в барак. Чтобы вымыться, воды было слишком мало. А тот, кто, раздевшись, все же пытался это сделать, рисковал остаться без одежды.
Умывальник тоже был частью черного рынка, но уже для более приличной публики. В уборной можно было разжиться в лучшем случае коркой хлеба, какими-нибудь отходами или парой окурков. В умывальнике же собирались в основном маленькие капиталисты из рабочего лагеря.
